– А девочка в розовом?

– Ты сказала, у нее длинные рыжие волосы? Возможно, это версия тебя в том возрасте, когда ты пережила аварию. Не исключена и экстраполяция с Тиффани.

– А польский язык? – не сдавалась Энджи.

– Опять-таки что-то заперто у тебя в памяти. Возле больницы ты кричала какую-то тарабарщину. Может, и по-польски.

Прикрыв глаза, Энджи растворилась в ощущении его ладоней, ласкающих ее лицо, в его надежности. В каюте было удивительно хорошо, и даже тщедушная приблудная дворняга со скверным характером, уткнувшись носом в ее ступню, комично и как-то очень уютно похрапывала.

– А вдруг я все же унаследовала мамино заболевание?

– В любом случае нужно выяснить наверняка. Ты сказала, что твоей маме много лет удавалось справляться с болезнью, значит, и ты можешь получать лечение и жить нормально.

– Но мне придется уйти из полиции!

– Работа в полиции совсем не похожа на лихой боевик. Вот я детектив со стажем, а погляди, как живу…

Энджи огляделась, замечая свидетельства его одинокого существования. Мэддокс пытается ремонтировать эту старую посудину, будто стремясь реанимировать прежние мечты о семье, о том, как они все заживут, когда он выйдет в отставку… Взгляд задержался на фотографиях на холодильнике, и сердце Энджи вдруг распахнулось перед этим человеком. Она нащупала его кольцо. Мэддокс несколько мгновений наблюдал за ней, потом молча высвободил руку и снял тонкий золотой ободок. Положив его на стол рядом с бокалом, Мэддокс поглядел Энджи прямо в глаза. Она сглотнула от волнения.

Он наклонился и поцеловал ее.

Прикосновение его губ оказалось мягким и страстным. Колючая щетина на подбородке царапала кожу, когда его рот открыл ей губы, а кончик языка прошелся по шраму, лаская его. Энджи положила ладонь на щеку Мэддокса, следя, чтобы не коснуться места удара, и выгнула спину, чтобы поцелуй стал глубже. Мэддокс начал расстегивать на ней блузку, не отрываясь от губ. Когда он стянул рубашку с ее плеч, Энджи завела руки за спину и расстегнула лифчик. Груди качнулись, вырвавшись на свободу, и у Мэддокса остановилось дыхание.

– Пойдем, – пробормотал он ей в рот, накрывая тяжелую грудь своей шершавой рукой. – Пойдем в мою постель.

Глава 47

Обнаженная, Энджи сидела на краю кровати, а Мэддокс стоял между ее ног, пока она расстегивала его брюки. Желание росло, неудержимо поднимаясь из самой глубины ее существа. Энджи стянула брюки, высвободив великолепный член, и принялась его ласкать, взяв в рот. Держа Мэддокса за бедра, она обрабатывала его губами и языком. Сильные руки вцепились ей в плечи, пальцы впивались в плоть, а она все стимулировала его внизу, пока Мэддокс не застонал. Намотав на кулак тяжелые рыжие волосы, он остановил ее, оттянув от влажного эрегированного члена и заставив посмотреть на него. Его взгляд, потемневший, опасный, скрестился со взглядом Энджи. Мэддокс толкнул ее на постель.

Она упала на подбросивший ее матрац – волосы разметались по подушке дикой спутанной гривой – и широко развела ноги. Она страшно хотела его. Была так готова для него. Она приподняла бедра ему навстречу. Медленно – мучительно медленно – он прошелся взглядом по ее телу. На шее вверх-вниз дернулся кадык, темно-синие глаза над повязкой стали почти черными от желания. Жилка на шее быстро билась. Энджи чуть пошевелила бедрами, как бы говоря: «Я хочу тебя, иди сюда», обуреваемая жгучим желанием ощутить, как он войдет в нее полностью, во всю длину, растянув ее своим немалым объемом. Легкая признательная улыбка тронула губы Мэддокса, но он не торопясь подхватил брюки с пола и достал из кармана презерватив.

Энджи смотрела, как он закрывает себя, и где-то на краю сознания шевельнулась неловкость: обычно она сама приносила презерватив и надевала его мужчине, а у Мэддокса имелся собственный, в кармане, и хотя это ничего особенного не значило, Энджи показалось, что у нее отняли привычное ощущение контроля над ситуацией. Мэддокс встал над ней, упершись в матрац справа и слева от ее головы, коленями еще сильнее раздвинул ей бедра и приник губами к шее Энджи, дразня и щекоча языком и постепенно опускаясь к левому соску. Сосок сладострастно напрягся, когда Мэддокс прижал его зубами. По телу Энджи распространился нестерпимый жар. Кровь пульсировала внизу живым огнем, отчего половые губы набухли, а клитор напрягся, изнемогая от желания ласк. Рот Мэддокса скользнул ниже, к животу, задержался, обдавая пупок мягким дыханием, и опустился еще дальше, оказавшись между ее ног. Его язык, теплый и влажный, скользил, обводя ее складки и кружа вокруг клитора. Мэддокс легко прикусил его зубами и потянул. Страстный вопль рос в груди Энджи, заполняя ее всю, она готова была взорваться, и весь мир для нее сузился до этого мгновения, сосредоточился в этом мужчине и этой постели на яхте. Энджи раздвинула бедра как можно шире и подалась ему навстречу, а язык Мэддокса глубже проникал в ее вагину, то погружаясь, то выходя. Прикрыв глаза, Энджи замотала головой по подушке, постанывая, уже не в силах дольше выносить эту сладкую пытку. Ей хотелось ощутить в себе его твердость. Ей хотелось отыметь его, и пожестче. Желание росло, тело блестело от пота, мышцы начали дрожать, и она провела руками ему под мышки, заставив приподнять голову. Согнув правую ногу в колене, она нажала бедром и приподнялась, силясь перевернуть Мэддокса на спину, оседлать и насадиться на его великолепный член, а потом, качаясь, тереться клитором о жесткий волос у него в паху – это ощущение она не могла забыть с той ночи в клубе. Но Мэддокс не поддался.

Схватив ее запястья, он прижал их к подушке над головой, а сам коленом подвинул ее бедро и вошел в нее совсем чуть-чуть. Энджи замерла. Сердце билось в груди кузнечным молотом. Дыхание вылетало часто, коротко, отчего кружилась голова. Она лежала перед ним совершенно беззащитной. Энджи начала извиваться, пытаясь высвободить руки, но Мэддокс был сильнее, гораздо сильнее. Ей никогда не стать такой сильной. Энджи закрыла глаза и слушала, как в ушах шумит кровь. Взрывоопасная смесь самых разных, борющихся чувств вдруг взболтнулась в ней, опалив лесным пожаром. «Покорись, – убеждала она себя. – Будет хорошо. Ты же этого хочешь».

Сперва Мэддокс двигался дразняще медленно, и в Энджи пробудилось напряжение иного рода. Она снова попыталась вырвать руки, но не смогла. Глаза широко распахнулись, дыхание перехватывало.

Одним мощным движением он вошел полностью – Энджи ощутила жесткий волос его лобка. Она беззвучно ахнула, и Мэддокс размашисто задвигал бедрами, погружаясь еще глубже. Ее глаза увлажнились, тяжелое мускулистое тело вдавливало ее в матрац, а руки он продолжал удерживать над головой. Энджи готова была кончить, но одновременно в ней рос страх. В отчаянии она снова принялась сопротивляться, бешено брыкаясь и стараясь вырваться. Ей стало нестерпимо жарко, в глазах стояли слезы, но Мэддокс принимал это за проявления удовольствия, за накопившийся эротический голод, и входил жестче и быстрее, в такт ее рывкам. Низкий стон рос в его груди, пот выступил на коже.

– Перестань, – задыхаясь, прошептала она. – Перестань. Хватит!

Он замер, глядя ей в глаза темным, бешеным взглядом. На лице проступило непонимание. Пенис вздрагивал внутри ее.

– Пожалуйста, Мэддокс, – попросила Энджи. – Пожалуйста…

Он сглотнул, мышцы задрожали от происходившей в нем внутренней борьбы, и вдруг он судорожно вздохнул и кончил, не в силах справиться с собой, мощно и сильно, внутри ее, глубоко впившись пальцами в плоть Энджи, и его тело неподконтрольно содрогалось на ней и в ней. Наконец, обессилев, он медленно лег на нее и перекатился на бок, вынув пенис.

– Энджи? – прошептал он. Взгляд его снова стал прежним, зорким.

Из уголков глаз Энджи Паллорино потекли слезы, капая на его простыни: она по-прежнему изнемогала от желания, но ощущала стыд, подавленность, вину. Мэддокс погладил ее по щеке и отвел с лица влажную прядь: