Одно о своем отце Коул знал наверняка: он был гордым человеком. Мачо, который все делает сам. Генетическая неспособность признать, что был не прав. Или попросить прощения.

«…Держу пари, что вы будете похожи на него и в старости…»

Устами младенца. «Сходство сидит в засаде», – подумал он, поставил фото на место и подошел к окну.

Из окна Коул увидел того мужчину, который был в гостиной. Тот шел по лужайке. Он попытался обнять за плечи дочку. Та вывернулась. Они сели в машину и исчезли среди деревьев.

Мысли Коула вернулись к Таю. Он вспомнил, как шел рядом с приемным сыном, обняв того за плечи. Тай немного младше этой девочки. В висок Коула впилась острая боль. Он оперся ладонями о подоконник и глубоко вздохнул. Он бы многое отдал за то, чтобы пройтись с Таем до озера с удочками в руках.

Ему захотелось сказать мужчине и его дочери, что нет ничего вечного, что они должны пользоваться каждым моментом, каждым днем, словно драгоценным подарком. Нельзя позволять облаку гордости и своих желаний неправильно оценивать близких, нужно уметь защитить тех, кто ближе всего, уметь заботиться о них.

Во двор вышла Оливия, Эйс шел за ней по пятам. Она тащила рулон сетки к своему грузовику, на бедре висела сумка с инструментами. Ее каштановые волосы засияли на солнце, когда их приподнял ветер. Золотистые листья взлетали вверх под ее ногами. Оливия забросила проволоку в кузов. Коул негромко выругался. Она собралась чинить ту ограду. Он посмотрел на свои часы, чтобы понять, есть ли у него время поехать туда вместе с ней и помочь, пока не появится отец.

Но в эту минуту дверь в библиотеку распахнулась. Отец въехал в комнату в инвалидном кресле.

У Коула защемило сердце, когда он увидел отца, прикованного к коляске. Его лицо похудело, кожа стала серой, лицо было напряженным. Но глаза смотрели из-под кустистых бровей пристально и сердито.

– Я принял решение, – резко сказал Майрон, подъезжая к камину и разворачивая кресло, чтобы видеть лицо сына. – Оливии тоже нужно это услышать. Иди и приведи ее.

Коул вспыхнул, но сдержался.

– Она уехала по делам.

– У нас есть приемно-передающая радиоустановка. В офисе. У Оливии в грузовике рация. Мы используем четвертый канал. Скажи, что я хочу ее видеть. Немедленно.

– Ты в порядке?

– Черт подери, по моему виду можно сказать, что это так? Просто приведи сюда Оливию.

– Что тебя мучает, Тори? – спросил Гейдж, паркуя машину возле небольшого деревянного домика. На табличке над входом было написано «Конский каштан».

– Она мне не нравится.

– Оливия? Почему?

– А почему она нравится тебе? – бросила Тори, сверкая глазами. – Я это заметила. А как же мама?

Она распахнула дверцу, спрыгнула на землю и широким шагом пошла по лужайке. Ее плечи и голова были устремлены вперед, как у упрямой маленькой рыбки, плывущей против течения. Тори поднялась по деревянным ступенькам и ступила на маленькое изогнутое крыльцо. За последние месяцы она прибавила в весе, кожа стала рыхлой и прыщавой.

Гейджа охватило отчаяние.

Не было учебника, чтобы разобраться с этим. Не существовало подсказок, которыми он мог бы воспользоваться и помочь дочери избавиться от лишнего веса и прыщей, справиться с гневом и чувством вины. Он пытался отвести ее к психотерапевту, но Тори назвала парня идиотом и отказалась к нему возвращаться.

Боже, Гейджу самому нужен психотерапевт. Он так тосковал без Мелоди, что ему не хватало слов, чтобы выразить это.

Он вышел из машины и медленно пошел по траве к дому. Гейдж перевел взгляд на аквамариновое озеро и припорошенные снегом горы. Воздух был настолько холодный и чистый, что его, казалось, можно пить.

Убийца уже где-то здесь?

Неожиданно налетел ветер, зашептался со скрученными широкохвойными соснами, разбросал по траве желтые листья. От холода по коже побежали мурашки. Потом подступил страх. Сможет ли он, Гейдж, справиться с этим? Обеспечить безопасность им всем?

Или он поступил в высшей степени безответственно? Страх усилился. Но это был другой страх. Гейджа мучил вопрос о здоровье собственного мозга, о правильной оценке реальности.

«Нет. С тобой все в порядке. Ты поступаешь правильно. Ради Тори.

Ради Сары».

Его мысли снова вернулись к Саре – Оливии. Гейдж тревожился, что она его узнает, но опасения оказались напрасными. Он не был следователем по ее делу. Из Сюррея приехали большие шишки, сформировали федеральную бригаду и забрали дело себе. Но Уотт-Лейк был в его округе. А он был начальником округа, поэтому находился в курсе всех деталей расследования. Он смотрел записи всех допросов Себастьяна Джорджа и просматривал некоторые беседы с Сарой.

Внешность Гейджа с тех пор тоже изменилась. Тогда он был стройным, почти худым, носил фирменные длинные усы, подкрученные вверх. На голове у него было полно аккуратно подстриженных, темных волос.

Время кого-то меняет очень сильно, кого-то почти не меняет.

Гейдж взял свой мобильный телефон и нашел место перед домиком, где был более или менее приличный прием.

Он набрал номер Мэка Якимы. Гейджу хотелось узнать, что́ они выяснили об убийстве у реки Биркенхед. Его звонок сразу был переведен на голосовую почту. Гейдж убрал телефон в карман и вошел в домик. Внутри оказалось приятно. Чисто. По-деревенски уютно. Тори закрылась в одной из спален. Гейдж развел огонь в чугунной печке и, как только дрова затрещали, постучал в комнату дочери.

– Тори?

В ответ раздался приглушенный звук.

– Я прогуляюсь немного, ладно? Осмотрю окрестности.

Нет ответа.

– Не уходи никуда, пока я не вернусь. Если захочешь поесть, продукты в трейлере.

Молчание.

Приемно-передающая радиоустановка стояла на зарядке в офисе. Рядом лежал свежий номер «Провинции». На первой странице поместили статью об убийстве у реки Биркенхед. Над заголовком крупными печатными буквами были написаны имя и фамилия Оливии Уэст и адрес ранчо.

Коул пробежал глазами статью. В середине текста обнаружилась врезка, отсылающая к другой статье на странице шесть. Коул открыл газету на указанной странице. Между страницами лежал пластиковый пакетик с жуткой рыболовной приманкой цвета лайма с тремя красными глазами.

Нахмурившись, Коул взял пакет и начал рассматривать приманку. Это не для форели, слишком большая. Скорее для зимнего стальноголового лосося или крупного кижуча.

Коул включил радиоустановку.

– Оливия, это Коул. Коул вызывает Оливию.

Отпустил ключ, подождал, изучая мушку. Дизайн был необычный.

Потрескивало статическое электричество.

Коул снова включил передатчик.

– Оливия? Ты на связи?

– В чем дело? – В ее голосе слышалось раздражение.

– Мой отец требует, чтобы ты пришла.

– Что?

– Майрон хочет тебя видеть.

– Сейчас?

– Да, сейчас. Иначе у него случится сердечный приступ. Он хочет видеть нас обоих в библиотеке, чтобы о чем-то сообщить.

«Вызвал нас к себе, как каких-то школьников».

Оливия пробормотала ругательство, потом сказала:

– Передай ему, что я буду через десять минут.

Коул положил пакет с мушкой обратно, между страницами шесть и семь, и взял газету, адресованную ей. Он отдаст ее Оливии наверху.

Оливия бросила рацию на сиденье грузовика и посмотрела на дыру в ограде. В руке она держала моток проволоки. Оливии не очень хотелось находиться в этом месте одной, но она решила сделать это сама, бросить вызов своему страху. Провести границу с Коулом. Он откусил слишком большой кусок ее пространства.

И вот теперь он хотел, чтобы она немедленно вернулась в большой дом. Тебе велят, прыгай. Вот так. Мужчины Макдона требуют ее к себе.

Лицо горело. За несколько часов, которые Коул провел на ранчо, он узнал о ней такие вещи, каких никто не знал и не видел. Она вспомнила тепло его руки на своей пояснице. Оливия стиснула зубы, ненавидя себя за то, что обрадовалась этому. Нуждалась в этом. И почувствовала комфорт от того, что кто-то ей помогал.