В доме Энджи сняла пальто и ботинки и с удовольствием пошла в носках по деревянному полу. Триш провела ее в просторную кухню. Там пахло свежезаваренным кофе и выпечкой, а в глубокой миске мариновались стейки. В окно был виден маленький сад с бассейном и ухоженной лужайкой. Два большеглазых кавалер-кинг-чарльз-спаниеля смотрели с веранды, тычась носами в стекло. Триш отодвинула стеклянную дверь и впустила собак. Те, энергично виляя хвостами, принялись обнюхивать джинсы Энджи. Паллорино погладила спаниелей, ощущая под пальцами мягкую как шелк шерстку.

– Уиллоу сейчас придет, – сказала Триш. – Она в кабинете, дописывает юридическое обоснование. Хотите кофе? У меня есть свежее овсяное печенье с шоколадной крошкой.

– С удовольствием! – улыбнулась Энджи. Она пила кофе у Хартов, но печенье Триш пахло слишком вкусно, чтобы отказываться.

– Присаживайтесь. – Триш указала на табурет у гранитной столешницы, взяла из буфета три глиняные чашки и налила дымящейся темной жидкости. Поставив кружку перед гостьей вместе с сливочником и сахаром, она пододвинула блюдо с печеньем. Энджи взяла одно, откусила и прикрыла глаза от наслаждения.

– М-м-м, как вкусно! Это вы сами печете?

– Так я больше ни на что и не гожусь уже, – усмехнулась Триш. – Поразительно, чему можно научиться, когда появляются внуки… А, вот и Уиллоу!

Энджи невольно уставилась на вошедшую, зная, что Уиллоу Макдоннел за шестьдесят. Женщина, появившаяся в кухне, была сложена как балерина, и ее движения были грациозными, словно текучими. Прибавьте к этому тонкие черты лица и чистые глаза почти янтарного цвета… Уиллоу улыбнулась, взяла печенье и деликатно откусила с краешка:

– Вы, должно быть, Энджи Паллорино?

Энджи встала и пожала руку адвокатше. Жуя печенье, Уиллоу разглядывала ее так, что Паллорино почувствовала себя неловко.

– Значит, есть подозрения, что в смерти Гулати что-то нечисто? – без обиняков спросила Уиллоу.

Энджи объяснила, чего ждет от нее Джилли Монеган. Женщины внимательно слушали.

Уиллоу подтянула табурет к столу и взяла себе чашку кофе.

– Я понимаю, из каких мотивов исходит судья Монеган. В свое время она пользовалась огромным авторитетом, да и сейчас ей палец в рот не клади. В прошлом я с ней неоднократно пересекалась в силу профессии. В зал суда, где правила Монеган, входили как на экзамен.

Энджи баюкала в ладонях кружку удобной формы, теплую, как эта пара, как этот дом. Вот бы и у них с Мэддоксом когда-нибудь появился такой же дом, напоенный радушием и сердечностью… Эта мысль вкупе со зримым воплощением ее мечты застали ее врасплох. Сердце Паллорино забилось быстрее. Она поставила кружку и откашлялась, сосредоточившись на том, за чем приехала.

– Вы не против, если я запишу наш разговор, чтобы потом внимательно прослушать еще раз?

Женщины переглянулись.

– Я не против, – сказала Триш.

– Я тоже, – поддержала Уиллоу.

Энджи достала из сумки цифровой диктофон, включила и поставила рядом с тарелкой с печеньем.

– Вы познакомились с Жасмин Гулати во время той поездки? – спросила она.

Лицо Триш стало серьезным. Она взглянула на Уиллоу. Та еле заметно кивнула.

– Нам она не понравилась, – ответила Триш. – Не стану темнить, чтобы вам побыстрее нарисовать ту самую большую картину, за которой вы гоняетесь. Может, в душе она была неплохой и это все молодость, но с первого дня поездки Жасмин вела себя как законченная эгоистка. Высокомерная, наглая… – Она поглядела на Уиллоу: – Я что-нибудь упустила?

Невеселая улыбка тронула губы Уиллоу.

– Она не очень-то спешила снизойти, разве что ей было что-нибудь нужно. Вот тогда Жасмин расточала льстивые улыбки и непреодолимое очарование. Но под этим фасадом скрывалась настоящая глубина: Жасмин была умна, начитанна, временами просто философ. У меня было чувство, что она ищет себя, пробует почву. Смотрит, насколько далеко можно зайти. Может, она такая удалась в бабку – Джилли Монеган была жесткой как снаружи, так и внутри своей мантии.

– А кто-то из участниц смог с ней подружиться вообще? – спросила Энджи, заинтригованная начинающим вырисовываться портретом Жасмин Гулати.

Женщины снова переглянулись.

– Может, Кэти? – предположила Уиллоу.

– Нет, с ней они скорее были сестренки по бутылке. – Триш поглядела Энджи в глаза. – Напивались у костра и давай болтать всякую чушь, прежде чем заползти в спальные мешки и отключиться.

– То есть Жасмин много пила во время поездки? – удивилась Энджи.

– Да уж не сдерживалась. Но как рыбачка, выше всяких похвал, даже меня научила кое-каким тонкостям. – Уиллоу задумчиво отпила кофе. – Вот разве что Иден с ней общалась. Они часто болтали по вечерам у костра, пока Жасмин строчила в своем дневнике, прежде чем нализаться на ночь.

– А Рейчел, она ладила с Жасмин? – спросила Энджи, проверяя правдивость того, что Рейчел ей рассказала.

– Рейчел работала, – ответила Триш. – Она играла роль молчаливого наблюдателя и всячески поощряла естественное общение между участницами. У нее был просто талант сунуть камеру тебе в лицо и прикинуться при этом ветошью.

– Рейчел сказала, что Жасмин всячески интересничала, козыряя своим «большим секретом».

Обе женщины засмеялись.

– Ах да! Какой-то тайный любовник, подаривший ей бриллиантовое кольцо, которым она хвасталась направо и налево. При этом Жасмин утверждала – дословно, – что у всех есть свои тайны и участницы той поездки – не исключение.

Энджи вспомнились слова старой медсестры, которая первой нашла ее в бэби-боксе больницы Сент-Питерс больше тридцати лет назад: «Порой нам кажется, что мы храним тайну, но на самом деле это тайна держит нас в плену».

Она выложила на стол фотографию кольца с бриллиантами.

– Вот об этом кольце шла речь?

Женщины закивали.

– Скажите, а складывалось ощущение, что Жасмин действительно с кем-то помолвлена? Или она просто морочила всем голову?

– Судя по тому, как она флиртовала с проводниками? – тихо уточнила Уиллоу, и в ее взгляде появилась настороженность. – Вообще-то невеста не ведет себя подобным образом.

– Я сейчас задам немного странный вопрос. Осмотр останков не подтвердил такого предположения на сто процентов, однако вероятность, тем не менее, исключать нельзя… – Энджи помолчала. – Жасмин ни разу не дала повода думать, что у нее когда-нибудь был ребенок, которого, возможно, отдали на усыновление?

На лицах женщин отразилось нескрываемое удивление.

– Нет, такого не было, – уверенно сказала Уиллоу.

– Вижу, вы обе удивились. Почему?

Триш провела пальцами по своим седым «колючкам».

– Как-то вечером у костра зашел разговор об усыновлении. Мы с Уиллоу тогда как раз вели переговоры с сиротским приютом в Корее. Так вот Жасмин яростно обрушилась на наше намерение взять корейского ребенка. Она заявила, что это глупость, что мы понятия не имеем, каких детей сдают в приюты.

– Она была невозможно резкой, – добавила Уиллоу. – Сказала, что нам достанется ребенок с фетальным алкогольным синдромом, с недоразвитым мозгом или неуправляемым характером. Конечно, она уже хорошо набралась тогда, но… – Уиллоу помолчала. – Это никоим образом не натолкнуло меня на мысль, что Жасмин хоть в малой степени сочувствовала идее усыновления или сама пошла бы этим путем.

– Если подумать, она могла взвиться как раз потому, что сделала это в прошлом, – подала голос Триш. – И подсознательно желала оправдать свой поступок. Может, это и была ее большая и мрачная тайна.

– Тогда откуда такое самодовольство? – возразила Уиллоу и повернулась к Энджи. – Какую бы тайну ни скрывала Жасмин, она говорила о ней с надменным превосходством. Она гордилась своей тайной, у нее даже настроение поднималось. Размахивала своим секретом, как флагом.

– А почему она так себя вела? – спросила Энджи.

– Да черт ее знает. Двадцать пять лет, весь мир у ног, а мы, типа, старые кошелки. Может, просто животное превосходство молодости, желание указать старым кошелкам их место…